Евгений Евтушенко, считавший Смелякова своим учителем, высказался о нем предельно точно: «Смеляков замкнул плеяду последних романтиков, чье Шоссе Энтузиастов закончилось Тупиком Пессимистов, когда в осклизлых от крови подвалах «мальчикам революции» всаживали пулю в затылок».
«Я не встречал ни одного человека более советского и в то же время более антисоветского, чем Смеляков. Всё в нем перепуталось, как в самой России. Он был сразу и царь Петр, и опальный царевич Алексей из собственного стихотворения. После последней отсидки он походил на мешок с переломанными костями. Но и для фронтового поколения, и для нашего из «стариков» не было поэта ближе».
«Секретарь по идеологии Ильичев, зная нашу дружбу со Смеляковым, по-иезуитски предложил ему быть редактором моей поэмы «Братская ГЭС», которую он изо всех сил старался изувечить. Боже мой, они предназначали полицейскую роль поэту, которого столько раз эта самая полицейщина бросала за колючую проволоку! Моего учителя они превращали в цензора! И однажды Смеляков потребовал, чтобы я снял главу «Нюшка».
- Нет, - на этот раз твердо сказал я. - Без этой главы поэмы нет.
Тогда он закричал на меня, затопал ногами:
- Но с этой главой они твою поэму не напечатают! Это же образ России. Обманутой, всю жизнь унижаемой России, да еще с чужим дитем. Это же страшно читать: «...телефоны одни, телефоны / и гробы, и гробы, и гробы...» Если ты будешь продолжать так писать, ты тоже можешь оказаться за решеткой. Пусть у тебя будет то, что я недополучил в юности. Я хочу, чтобы хоть ты был счастлив, ездил по своим дурацким заграницам и пил свое любимое шампанское.
- Нет, Ярослав Васильевич, - сказал я, - «Нюшку» я не сниму...
И Смеляков отстоял мою «Нюшку».
Когда завотделом культуры ЦК Поликарпов потребовал, чтобы я, как он выразился, «гроханул дополнительно строк семьсот, а то и тысячу, о партии», Смеляков взорвался:
- Да вы что! Маяковский - и то за всю жизнь строк десять о партии написал. А я вот, например, ни одной...
- Да?! - переспросил Поликарпов, тяжелея глазами, которые налились прокурорским свинцом».
Из антологии Евгения Евтушенко «Десять веков русской поэзии»
